* * *

Представим комнату в огромном доме,
Во избежанье будущих трагедий
(Так, с глаз — долой, из сердца — вон как будто)
Давным-давно закрытую на ключ.

Но я-то помню: там, на полке, — книга,
Я даже помню место на странице,
Где именно моя чернеет фраза:
«Ведь мне и плакать вволю не дают»¹.

Я много лет туда не проникала.
Не раздвигала пыльные портьеры,
Не дёргала рассохшиеся рамы…
(Всему виной бытующий запрет,

Суровый, в соответствии с которым
Нельзя ни при каких перипетиях
Об этом месте задавать вопросы,
Тем более входить туда — нельзя.)

Там всё посвящено моей утрате,
Всё повествует об отцовской смерти,
В которую поверить невозможно,
В которую не верю до сих пор.

Оставить дочь — немыслимый поступок!
Ведь нужно было что-нибудь придумать
(Защиту, выход, действенную хитрость),
Во что бы то ни стало — уцелеть!

Умершие отцы (есть и такие
Средь них, к тому же, кто де-факто — живы,
Однако, это не играет роли,
Поскольку как отцов их просто нет, —

Они легко вершат свои победы
И мужественно терпят пораженья,
И заняты насущными делами,
Им не до всяких детских пустяков),

Конечно, к дочерям не возвратятся:
Какими те себе их представляют —
Прекрасными и храбрыми царями —
Какими те их постоянно ждут.

И что ты будешь с этим мифом делать,
В любые времена осуществлённым:
Куда ни глянь — несчастные Электры,
Которые взрослеют без отцов.

Об этом столько сочинили книжек
И столько дали этому трактовок!
А ты всё ходишь с комнатою в сердце,
Не в силах взять и отпереть её.

Скажи себе — он больше не вернётся
Ни в образе ответственного мужа,
Ни сыном, обожаемым без меры,
Он больше не вернётся. Никогда.

Что если он и был в блаженном прошлом,
Сейчас он не с тобой, и это — горе;
Что такова мучительная правда.
Скажи себе, разборчиво и вслух.

Его здесь нет теперь, но в то же время
Он воплощён в твоих словах бессчётных,
И, может быть, в каком-то высшем смысле
Через тебя он всё же уцелел.

Скажи себе — у каждой вещи в мире
Есть имя настоящее. Кто прочен —
Тот ищет имена, и тот сиротство
Сиротством, не пугаясь, назовёт.

И если ты сама с собою сладишь,
По-честному, без скверных компромиссов,
То ни отца не поругаешь память,
Ни суть свою в итоге не предашь.

Попробуешь оспорить ту цитату:
Поплачешь «вволю», вас двоих оплачешь;
И вырыдаешь это ожиданье,
И выкричишь несбывшуюся жизнь.

Могучие потоки слёз дочерних
Размоют парк перед огромным домом,
И воздух станет чистым и прохладным,
И, наконец, получится дышать.

Сквозь трещинки и щели неизбежно
Вольётся воздух в скорбное пространство.
И что бы здесь отныне ни случилось —
Пусть комната открытая стоит.

Ты будешь заходить, когда захочешь,
Смотреть в окно на небо и деревья.
А Агамемнон в самом деле — умер.
Об этом лишь ленивый не писал.

¹ «Ведь мне и плакать вволю не дают» — реплика из первого монолога Электры (Софокл, «Электра», пер. С. Шервинского).

Автор иллюстрации: Ксения Первых (Германия)