мне четыре года, и воспитательница в детском саду проверяет: знаем ли мы, как нас зовут. какое у тебя имя? а фамилия? ну, может быть, тогда ты и отчество своё знаешь? умничка, а как зовут маму и папу? ты знаешь, что это ты называешь их мамой и папой, но у них, совсем как и у тебя, есть свои имена?
– а какое у тебя отчество, золотце? – спрашивает она меня.
– Баркаховна, – не задумываясь, отвечаю я.
– какая ты молодец, что знаешь! дети, отчество – это очень важно. оно дается нам по имени отца, мы берем его имя, для мальчиков мы добавляем к нему -ович, а для девочек добавляем -овна. и так имя вашего папы всегда остается с вами.
– а вот и нет, не у всех так! у меня отчество Баркаховна, а папу у меня зовут Витя.
я не знаю, какую картину она придумала в своей голове. представила ли она, что у моей мамы был любовник? или что мой отец был мафиози, погибший в лихие девяностые, и теперь я живу с отчимом? что я приёмная?
я жила со своим самым биологическим отцом на свете. он родился в Баку, но бросил школу и сбежал в Москву, кажется, даже не предупредив своих родителей. он постоянно говорил, что в жизни нет ничего важнее семьи, но сам никогда не возвращался домой в Азербайджан. я никогда не видела, чтобы он звонил родителям, и он ничего о них не рассказывал. и всё же его национальность сразу бросалась в глаза: смуглая кожа, летом становившаяся совсем темной, большие карие глаза и густые черные брови: во всей его внешности было что-то грубое и немного хищное. на русском языке он говорил свободно, но не всегда правильно: порой путал местоимения и обращался ко мне в мужском роде. его акцент не изменился за годы жизни в России и остался азербайджанским. с первой секунды знакомства с ним становилось ясно: он здесь чужой. возможно поэтому с этой же первой секунды он занимал нападающую позицию: да, я чужой, но я имею право здесь быть и покажу вам всем, что я достоин большего, чем вы.
в России он заводил бизнес за бизнесом: строил дома в Чебоксарах и потом не мог их продать, более успешно у него получалось продавать несуществующие гаражи в Москве.
его звали Барках.
в девяностые с таким именем вести деловые отношения было сложно. поэтому он выбрал себе новое имя, Виктор. не знаю, помогло ли оно ему, но почему-то в моей семье так его и стали называть – Витькой. как мне говорили, потому что Витей он сам представился моей маме. а может, это имя показалось им проще и приятнее.
настоящее имя отца я узнала только в семь лет. семь лет моей жизни мой отец был Виктором, и вот оказалось, что всё это время я была знакома с каким-то совсем другим человеком и даже не знала его имени. и это чужеродное имя я не смогла признать, оно пахло обманом.
но оно было со мной каждый день. в моём отчестве. Баркаховна. даже мои подруги не могли его запомнить, оно возникало как объект для насмешек, превратившись в игру «давайте вспомним, какое там у неё отчество». чаще всего у них получалось произнести Бархаковна, и у меня внутри всё сжималось, это звучало как отхаркивание. я мечтала стать учительницей и представляла, как будут запинаться мои ученики и ругаться из-за необходимости запоминать такое сложное отчество. и все будут смеяться, смеяться, смеяться.
я решила сменить отчество.
эта идея казалась мне логичной хотя бы потому, что сам мой отец прошёл тот же путь.
мне четырнадцать лет. мой отец давно не живёт с нами и не пользуется большой популярностью в нашей семье, но иногда проявляется в качестве воскресного папы. я высказываю дома свою идею. никто не против, в глубине души все даже рады, что этого человека станет меньше в нашей жизни, хотя бы в моих документах. и всё же моя тётя подхихикивает, что бьют не по паспорту, а по роже. мне обидно это слышать, и я не хочу признавать, что на самом деле я хочу избавиться не от трудновыговариваемого отчества, а от своей инаковости, хранящейся в моей крови, в моей внешности.