Весной, в год моего пятилетия, Керчь накрыла необычная духота, и у бабушки, матери отца, отказали обе почки. Когда бабушка умерла, родители сперва занимались облагораживанием могилы, а после по выходным ездили на кладбище «отдать дань памяти».

Кладбище не вызывало у меня ни страха, ни скорби, как у родителей. Меня там волновали не мертвые тела, а муравьи.

В потрескавшейся от зноя земле между могильными оградками то и дело встречались мелкие муравейники. Черные и рыжие муравьи сновали по пыльному суглинку, выгоревшей сухой траве, прохладному мрамору надгробий. Проворные насекомые без передышки таскали комки земли, кусочки веток и листьев, хлебные крошки. Я завороженно следил за муравьиной суетой и чем мог помогал — подбрасывал им остатки еды и мелкий мусор. Временами моим питомцам перепадала шоколадная конфета из неприкосновенных запасов, и тогда вокруг тающей на солнце сладкой плитки начинался веселый свальный праздник.

Когда отец спрашивал хочу ли я пойти на кладбище, к бабушке, я с энтузиазмом отвечал: «Да!», и он умилялся, не догадываясь об истинной причине моей радости. Правда его бы огорчила. Бабушкина смерть сильнее всего в нашей семье ударила именно по отцу. Он любил маму, и даже когда вырос и женился, она оставалась важной частью его жизни. Ее смерть все изменила. Папа перестал проводить со мной время. Мы больше не ходили на прогулки к морю, шахматные фигуры застыли на доске. На вопросы отец отвечал невпопад, и мог замолчать посреди разговора, не закончив фразу. Иногда мне казалось, что за закрытой дверью его кабинета я слышу сдавленный плач.

Я прятался за шторой в гостиной и подслушивал разговоры отца с матерью. Отец винил себя в том, что не смог спасти бабушку. Вовремя не привез в больницу, не нашел нужных врачей, не облегчил мучений. По дороге домой с похорон мама шептала ему: «Ты не Бог. Не все в нашей власти». Отец отдалялся его от нас, а я не понимал, как можно вернуть его назад.

В один из летних выходных мы снова приехали на кладбище. Родители принесли с собой сумку еды и бутылку водки, а я занялся муравьями. Не прошло и получаса, небо заволокло темными чернильными тучами. Родители еще гадали пройдет ли дождь мимо, когда пахнуло влагой и послышались звонкие шлепки капель о землю. Через мгновение с неба полилось, будто опрокинули лохань с водой.

Мы не успели сдвинуться с места. Дождь за секунды промочил насквозь одежду, прилепив ее к коже. Достигая земли, вода с шипением превращалась в пузырящийся бурный поток. Он быстро заполнил тропинки между могилами. Мои муравьи тонули.

В отчаянии я бросился к ближайшему муравейнику и, уперевшись в землю руками, навис над ним, закрывая от стихии. Но это не помогло. Вода затекала с боков и, подхватывая тельца насекомых, топила их в водоворотах.

Мама звала меня: «Вова! Беги скорей! Мы уходим!» Но я не мог сдвинуться с места, К дождевой воде на моем лице примешивались слезы.

За грохотом ливня я не услышал, как подошел отец. Лишь увидел рядом с моей опущенной головой его, обутые во вьетнамки ноги. Я вскочил, обнял его, уткнувшись лицом в живот и, вздрагивая всем телом, разрыдался: «Папа! Муравьи тонут!»

Спустя несколько лет, в детском журнале мне попалась статья о том, что муравейники по своему устройству защищены от дождя. Отец наверняка знал об этом, но присел на корточки, чтобы быть вровень со мной, и кивнул: «Давай их спасем!» Он закрыл собой муравьиный домик и руками окопал вокруг землю, не позволяя воде приблизится. Рядом я рыл каналы, уводя воду в сторону. Через минуту к нам присоединилась мама, встав живой дамбой поперек бурного потока.

Ливень стих через четверть часа, оставив грязные лужи и резкий запах сырости. Все это время нам приходилось окапывать муравейник и отгонять воду. Но в итоге мы победили.

Домой возвращались на попутке — мокрые и выпачканные в грязи. Пришлось заплатить хозяину машины двойную цену. Я лежал на заднем сиденье, положив голову на колени отца, и счастливо дремал, чувствуя на плече тепло его ладони. Когда я просыпался и подымал глаза, то видел, что отец улыбается. Сквозь дрему мне почудилось, будто он прошептал матери: «Сегодня я был муравьиным богом...» Детский ум не понял сказанного. Мне хватало того, что отец, наконец, вернулся из отчуждения.

Лишь десятилетия спустя на его похоронах, увидев муравьев в кладбищенской земле, я вспомнил фразу про муравьиного бога. И наконец понял ее смысл.